Валерик и завещание лермонтова

Михаил Лермонтов

Зато лежишь в густой траве,
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком, повеся нос;
У медных пушек спит прислуга,
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;
И вижу я неподалеку
У речки, следуя пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.

Во-первых потому, что много,
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаяньи бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию, — но вас
Забыть мне было невозможно.

Совсем другое отношение к войне, чем в «Бородино», мы находим в стихотворении Лермонтова «Валерик», написанного в форме письма к В.А. Бахметьевой (урождённой Лопухиной), которой Лермонтов симпатизировал. Летом и осенью 1840 года (11 июля и 30 октября) поручику Тенгинского пехотного полка Лермонтову привелось участвовать в двух сражениях на речке Валерик (от чеченского — «Река смерти») с отрядами самого имама Шамиля. Сражения были очень упорными и кровавыми. В отзыве о действиях Лермонтова в бою 11 июля отмечалось: «Офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших солдат ворвался в неприятельские завалы». За мужество, проявленное в сражении при Валерике, Лермонтов был представлен к ордену Владимира 4-й степени. Но он не получил эту награду, так как был вычеркнут из итогового списка награжденных императором Николаем I.

На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью. на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал.
Спасите, братцы. — Тащат в горы.
Постойте — ранен генерал.
Не слышат. Долго он стонал,
Но всё слабей и понемногу
Затих и душу отдал Богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые.
И тихо плакали. потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый
Им вслед смотрел я — недвижимый.

Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой: я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми.
— А сколько их дралось примерно
Сегодня? — Тысяч до семи.
— А много горцы потеряли?
— Как знать? — зачем вы не считали!
Да! будет, кто-то тут сказал,
Им в память этот день кровавый!
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.

Михаил Лермонтов; Валерик: Стих

И знать вам также нету нужды,
Где я? что я? в какой глуши?
Душою мы друг другу чужды,
Да вряд ли есть родство души.
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем.
Смешно же сердцем лицемерить
Перед собою столько лет;
Добро б еще морочить свет!
Да и при том что пользы верить
Тому, чего уж больше нет.
Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых потому, что много,
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаяньи бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию,— но вас
Забыть мне было невозможно.

Стихотворение начинается с обращения Лермонтова к неизвестной собеседнице, оставшейся в России. Оно отражает философские размышления поэта о своей прошлой жизни и объясняет мотивы, которыми он руководствовался, отправляясь на войну. Лермонтов признается женщине в любви, которую ничто не может изгладить из его памяти. Невыносимые страдания приучили поэта к терпению. Он уже давно привык ко всему и не испытывает ни злобы, ни благодарности к судьбе.

Центральная сцена стихотворения – кровопролитное сражение на реке Валерик. Поэт очень подробно описывает эту битву, ее достоверность подтверждается «Журналом военных действий». При этом он умалчивает о собственных подвигах, но с чувством уважения отзывается о военных товарищах.

На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью… на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал…
Спасите, братцы.— Тащат в торы.
Постойте — ранен генерал…
Не слышат… Долго он стонал,
Но все слабей и понемногу
Затих и душу отдал Богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые…
И тихо плакали… потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый
Им вслед смотрел [я] недвижимый.
Меж тем товарищей, друзей
Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали.
Уже затихло все; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой: я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми.
— А сколько их дралось примерно
Сегодня?— Тысяч до семи.
— А много горцы потеряли?
— Как знать?— зачем вы не считали!
Да! будет, кто-то тут сказал,
Им в память этот день кровавый!
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.

Лермонтов постепенно от общих рассуждений переходит к описанию настоящего положения. Он находится среди русского военного лагеря. Удивительная природа Кавказа вызывает в его душе умиротворение. За будничными трудами некогда предаваться тоске. Поэта окружает непривычная восточная культура, которая невольно привлекает его. Жизнь спокойна только на первый взгляд. В любой момент может произойти внезапная стычка с неприятелем. Но короткая перестрелка давно стала привычным явлением, «безделкой». Она даже не вызывает чувства опасности. Лермонтов сравнивает такие «сшибки удалые» с «трагическим балетом».

Сон завещание и валерик лермонтова

Скорбное начало жизни с ранним сиротством, неприязнь окружающих и гонения властей сформировали его характер и отношения с людьми. В мемуарах современников Лермонтову даются прямо противоположные оценки. Природу противоречивости личности поэта точно выразил Александр Иванович Герцен в статье: «Надо было уметь ненавидеть из любви, презирать из гуманности, надо было обладать безграничной гордостью, чтобы, с кандалами на руках и ногах, высоко держать голову»

Основная идея третьей части – показать светскому обществу, что поездка на Кавказ – это не увеселительная прогулка, которой ее все считают. И хотя фактически он обращается только к возлюбленной, здесь явно имеет место обобщение. При этом поэт не скрывает своей зависти к тем, кто не вкусил ужасов сражений.

Произведение представляет собой монолог смертельно раненого солдата, с которым он обращается к своему близкому другу. Лирический герой знает, что жить ему остается недолго, поэтому последние часы хочет провести наедине с самым верным ему человеком. В этом выражается личная тоска Лермонтова, который постоянно страдал от одиночества. Немногочисленные преданные друзья поэта остались в России. На Кавказе он так и не успел или не смог с кем-нибудь сблизиться, поэтому присутствие «брата» в момент смерти человека он считает очень ценным и важным.

Стихотворение «Завещание» написано поэтом за год до гибели, в период, когда он находился под впечатлением от походов русской армии в Чечню. По форме стихотворение «Завещание» представляет собой монолог умирающего на чужбине воина. Тяжело раненный в бою, на пороге смерти он посылает со своим товарищем последний привет родной земле и тем, кто помнит или даже не помнит его. Повествование от первого лица помогает раскрыть внутренний мир героя.
Первые его слова: «Наедине с тобою, брат … » — создают атмосферу исповеди. В этом монологе выражена бесхитростная и мужественная суть характера русского солдата с его добротой и чувством долга, фатализмом и глубокой любовью к родине. Наверняка герой молод, и читателя поражает его искренность и суровая готовность к смерти. Он говорит о том, что его судьбой «никто не озабочен». А его слова о том, что он «умер честно за царя», полны достоинства.

Стихи и поэмы последних лет его короткой жизни побуждают к размышлениям о личности и судьбе поэта. Темы одиночества, трагического ощущения бытия и мрачных предчувствий в его сочинениях занимают все большее место. В картинах природы: «На севере диком». «Утес». «Листок» – звучит мотив непонимания, отторжения и покинутости. Разочарование сквозит в стихах «Родина». «Пророк» .

В это самое время подразделение генерала Галафеева, под началом которого состоял Лермонтов, принимало участие в боях на реке Валерик, которое и описано в стихотворении. Невзирая на тот факт, что у поэта имелся трёхлетний опыт военной службы, данное сражение оказалось одним из первых настоящих боёв, в котором ему пришлось участвовать.

Поэта посещают мысли о бессмысленности вражды и ущербности любой войны. Он говорит: «Под небом много места всем». Поэт интересуется у чеченца по имени Галуб, как называется место, где проходят бои, и получает ответ: «Валерик, что означает речка смерти». Он узнаёт, что в бою сражалось более семи тысяч человек. Какой-то солдат уверяет, что враги запомнят этот кровавый день надолго, ведь потери со стороны противников-горцев слишком уж велики. На это замечание чеченец согласно кивает головой.

Произведение было написано в 1840 г. Первые читатели смогли познакомиться с ним спустя три года на страницах альманаха «Утренняя заря». Но история создания начинается несколько раньше. Это письмо – обращение к любимой поэт посвятил Варваре Лопухиной, которая много лет была его Музой. Во время создания произведения автор находился в Чечне, пребывая во второй кавказской ссылке.

В начале произведения поэт обращается к своей возлюбленной. Литературоведы полагают, что возлюбленной является Варвара Лопухина. Лермонтов признаётся в том, что не способен позабыть свою любовь даже на войне. Затем следует подробное описание походных будней: мы видим палатки, лошадей, пушки и барабан, отбивающий команду «подъём». Вскоре появляется генерал в сопровождении свиты, внезапно начинается перестрелка.

Данное произведение можно считать уникальным с точки зрения жанровой принадлежности: в нём переплелись черты любовной поэзии и военной лирики. Вместе с тем, в стихотворении присутствуют элементы пейзажных зарисовок, а также размышления на философские темы и, даже, бытовые сцены.

Валерик и завещание лермонтова

Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам? — ничего!
Что помню вас? — но, Боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, все равно.И знать вам также нету нужды,
Где я? что я? в какой глуши?
Душою мы друг другу чужды,
Да вряд ли есть родство души.
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем.
Смешно же сердцем лицемерить
Перед собою столько лет;
Добро б еще морочить свет!
Да и при том что пользы верить
Тому, чего уж больше нет.
Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых потому, что много,
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаяньи бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию, — но вас
Забыть мне было невозможно.И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не все ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
За все я ровно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Все, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью…
И нет работы голове…
Зато лежишь в густой траве,
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком, повеся нос;
У медных пушек спит прислуга,
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;
И вижу я неподалеку
У речки, следуя Пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Чу — дальний выстрел! прожужжала
Шальная пуля… славный звук…
Вот крик — и снова все вокруг
Затихло… но жара уж спала,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить? — что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
Савельич! Ой ли — Дай огниво! —
Подъем ударил барабан —
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал…
Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на опушке — два, и боле.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет — где отважный?
Кто выйдет с ним на смертный бой.
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко… выстрел… легкий дым…
Эй вы, станичники, за ним…
Что? ранен. — Ничего, безделка…
И завязалась перестрелка… Но в этих сшибках удалых
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером, бывало,
Мы любовалися на них,
Без кровожадного волненья,
Как на трагический балет;
Зато видал я представленья,
Каких у вас на сцене нет… Раз — это было под Гихами,
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными лесами
Мелькали маяки кругом;
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками;
И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;
Чу! в арьергард орудья просят;
Вот ружья из кустов [вы]носят,
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей;
А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки;
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Все тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат;
Еще продвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь всё спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но [в] этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп… глядим: лежат рядами,
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный… В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди…
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня…
Ура — и смолкло.— Вон кинжалы,
В приклады! — и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть…
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью… на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал…
Спасите, братцы.— Тащат в торы.
Постойте — ранен генерал…
Не слышат… Долго он стонал,
Но все слабей и понемногу
Затих и душу отдал Богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые…
И тихо плакали… потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый
Им вслед смотрел [я] недвижимый.
Меж тем товарищей, друзей
Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали.
Уже затихло все; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой: я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми.
— А сколько их дралось примерно
Сегодня? — Тысяч до семи.
— А много горцы потеряли?
— Как знать? — зачем вы не считали!
Да! будет, кто-то тут сказал,
Им в память этот день кровавый!
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.Но я боюся вам наскучить,
В забавах света вам смешны
Тревоги дикие войны;
Свой ум вы не привыкли мучить
Тяжелой думой о конце;
На вашем молодом лице
Следов заботы и печали
Не отыскать, и вы едва ли
Вблизи когда-нибудь видали,
Как умирают. Дай вам Бог
И не видать: иных тревог
Довольно есть. В самозабвеньи
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденьи? Теперь прощайте: если вас
Мой безыскусственный рассказ
Развеселит, займет хоть малость,
Я буду счастлив. А не так? —
Простите мне его как шалость
И тихо молвите: чудак.

Стихотворение М

Незадолго до своей трагической гибели Михаил Лермонтов написал стихотворение «Завещание» (1840 г), которое, на первый взгляд, не имело никакого отношения к судьбе самого поэта. В нем автор изобразил умирающего солдата, который прощается со своим другом и братом по оружию, наказывая ему выполнить последнюю волю. Солдат был сражен вражеской пулей и, находясь в лазарете, понимает, что жить ему осталось совсем немного. Он просит неизвестного собеседника передать поклон родной земле и рассказать тем, кто дорого солдату, о его смерти. «Скажи им, что навылет в грудь я пулей ранен был, что умер честно за царя», — отмечает главный герой произведения. При этом он подчеркивает, что его другу вряд ли удастся застать в живых отца и мать. И это неудивительно, потому что в царской России в армию солдат призывали сроком на 25 лет. И если им удалось выжить во многочисленных войнах, то дома они уже практически никого не заставали и своих близких. Поэтому главный герой стихотворения, с одной стороны, очень опечален тем, что его родители, вероятно, уже умерли. С другой же стороны он не хочет, чтобы они знали о его гибели. Поэтому он просит друга не сообщать им об этом, если застанет стариков в живых. «Скажи, что я писать ленив, что полк в поход послали и чтоб меня не ждали», — отмечает солдат.

Лирический герой стихотворения — типичный для творчества Лермонтова романтический герой с трагической судьбой, который погибает «во цвете лет». Стихотворение «Завещание» не богато яркими лексическими средствами выразительности. Здесь есть эпитет (пустое сердце), использовано обращение брат, которое подчеркивает доверительность интонации стихотворения, и устойчивые метафорические выражения (застать в живых; ранить навылет; послать поклон: жить па свете).

Повествование в стихотворении «Завещание» ведется от лица умирающего солдата, он является лирическим героем текста. Сложно однозначно определить историю и происхождение этого персонажа, простой ли это солдат-крестьянин или дворянин, сосланный на Кавказ. С одной стороны, речь героя имеет много простых, народных слов и оборотов. С другой стороны, герой наделен чертами интеллигента, он склонен к анализу своего места в жизни, страдает от одиночества. Возможно, Лермонтов стремился создать обобщенный образ, дополнив образ солдата-рассказчика собственными размышлениями и сомнениями.

Лермонтов нарочно не указывает, кем был его герой в обычной жизни. Вероятнее всего, он – обычный крестьянский парень, которому служба армии сломала всю жизнь. сам же герой признается в том, что когда-то был влюблен в свою соседку. Однако он понимает, что избранница уже давно забыла о его существовании. Ей солдат разрешает рассказать о своей гибели. «Ты расскажи всю правду ей, пустого сердца не жалей!», — отмечает главный герой. Действительно, его бывшая возлюбленная может оказаться единственным человеком, который искренне поплачет о погибшем. Но это печальное известие вряд ли затронет ее душу, потому что образ того, кого она когда-то любила, дано уже стерся из памяти этой немолодой уже женщины.

Автор очень точно передал лексикой, рифмой, построением фраз, расстановкой знаков препинания характер лирического героя и даже его физическое состояние. Все слова, которые он произносит, именно те, каких ждёшь от обыкновенного солдата. Он точно указывает характер своего ранения «навылет в грудь» ), врачей называет лекарями, а родине посылает не привет, не любовь, а именно поклон. А «умер честно за царя» — это точная формулировка извещения о гибели.

Ссылка продлилась до октября 1837: Лермонтов изъездил Кавказ, побывал в Тифлисе, лечился на водах (здесь произошло знакомство со ссыльными декабристами, в том числе поэтом А. И. Одоевским , а также с В. Г. Белинским); изучал восточный фольклор (запись сказки «Ашик-Кериб»). Публикация в 1837 стихотворения упрочила славу поэта.

«Люблю я цепи синих гор» (по поэзии М. Ю. Лермонтова) «Пушкинские» традиции лирики М. Ю. Лермонтова Анализ стихотворения «Дума». Анализ стихотворения «К***» («Я не унижусь пред тобою…») Анализ стихотворения «Молитва» Анализ стихотворения «Три пальмы». Анализ стихотворения Лермонтова «Дума» Анализ стихотворения Лермонтова М. Ю. «Парус» Анализ стихотворения М. Ю. Лермонтова «Смерть поэта» (восприятие, истолкование, оценка) Анализ стихотворения М. Ю. Лермонтова «Сон».

Незадолго до своей трагической гибели Михаил Лермонтов написал стихотворение «Завещание» (1840 г), которое, на первый взгляд, не имело никакого отношения к судьбе самого поэта. В нем автор изобразил умирающего солдата, который прощается со своим другом и братом по оружию, наказывая ему выполнить последнюю волю. Солдат был сражен вражеской пулей и, находясь в лазарете, понимает, что жить ему осталось совсем немного. Он просит неизвестного собеседника передать поклон родной земле и рассказать тем, кто дорого солдату, о его смерти. «Скажи им, что навылет в грудь я пулей ранен был, что умер честно за царя», — отмечает главный герой произведения. При этом он подчеркивает, что его другу вряд ли удастся застать в живых отца и мать. И это неудивительно, потому что в царской России в армию солдат призывали сроком на 25 лет. И если им удалось выжить во многочисленных войнах, то дома они уже практически никого не заставали и своих близких. Поэтому главный герой стихотворения, с одной стороны, очень опечален тем, что его родители, вероятно, уже умерли. С другой же стороны он не хочет, чтобы они знали о его гибели. Поэтому он просит друга не сообщать им об этом, если застанет стариков в живых. «Скажи, что я писать ленив, что полк в поход послали и чтоб меня не ждали», — отмечает солдат.

После битвы автор с сожалением оглядывает место кровавой резни. Огромные жертвы с обеих сторон наводят его на печальные размышления о смысле войны. Благородная жажда подвига сменяется скорбью по погибшим. Причем если русские солдаты будут поименно учтены и похоронены, то убитых горцев даже никто не считает. Очень символично звучит перевод названия р. Валерик – «речка смерти».

Стихотворение начинается с обращения поэта к своей возлюбленной, Варваре Лопухиной, которую лирический герой никак не может забыть. Таким образом, произведение сочетает в себе, казалось бы, не сочетаемое – любовное письмо и четкое изложение военных действий.

Валерик и завещание лермонтова

Итого: имея под рукой шеститысячное (у Лермонтова в Валерике «тысяч до семи») «скопище» (помимо сил собственно Ахверды в него входили силы других чеченских наибов: Джават-хана, Домбая, Шуаип-Муллы, Ташав-Гаджи и др., Ахверды мог рассчитывать не просто на успех, а на разгром галафеевского отряда при условии осуществления своего тщательно разработанного плана. Отметим, что план Ахверды не просто талантлив с точки зрения применения его к конкретным условиям поля боя; он именно систематичен, т.к. синтезировал усвоенные ранее чеченцами правила ведения лесной войны (скрытность, внезапность, использование любого подходящего укрытия при рассыпном строе, предуготовление атаки выборным, прицельным огнем, психологическое воздействие («гиканье» в лесу, создающее эффект многочисленности невидимого для войсковой колонны неприятеля, и т.д.) с рядом существенных нововведений (применение залпового огня, отвлекающий маневр, соблюдение при заманивании русских в ловушку необходимой дисциплины в ущерб традиционной для горцев демонстрации личной храбрости). Неопределенным остается ответ на вопрос: почему при столкновении «с грудью грудь» с русскими чеченцы не оставили своей позиции, но оборонялись до последнего? Оборона завалов по своему определению в отличие от обороны укрепленного аула не предполагает удержания их, а наоборот рассчитана на своевременный отход к следующей линии завалов и продолжение ведения с этого нового рубежа выборного ружейного огня. В истории Кавказской войны случай Валерика — не типичный, если не сказать — исключительный.

Обращаясь к рассмотрению участия поручика Лермонтова в Валерикском сражении, процитируем здесь воспоминания Константина Мамацева: «Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацев с своими орудиями быстро обогнул его с фланга и принялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лермонтова, который заметив опасное положение артиллерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами. Этот момент хорошо врезался в память Константина Христофоровича».

Отряд генерала Галафеева, укомплектованный шестью с половиной батальонами пехоты, 14 орудиями и 1500 казаками, от Ханкалинского ущелья проследовал к аулу Большой Чечен, и далее — прошел через Чах-Кери к Гойтинскому лесу и к Урус-Мартану. Ежедневно между русскими и чеченцами вспыхивали короткие перестрелки, но небольшие партии горцев, едва себя обнаружив, рассеивались. То и дело попадавшиеся засады неприятеля старались не допустить солдат до источников воды, «если берега составляли мало-мальски удобные условия для прикрытия». 10 июля русские подступили к кромке Гехинского леса и разбили лагерь поблизости селения Гехи. Поля вокруг селения выжгли солдаты, сама деревня, видимо, была оставлена жителями. Ночью произошла перестрелка в секретах: противник, будучи открыт на подступах к лагерю, ретировался.

По замечанию известного военного специалиста и участника Кавказской войны генерала Ростислава Андреевича Фадеева, «. батальон старых кавказских полков можно сломить превосходною силой, как и все на свете, или остановить неодолимым физическим препятствием; но нет такого огня, которым бы можно было отбить его. Кроме решительности удара, кавказские войска имеют на своей стороне то несомненное преимущество, что в главную минуту боя, когда управление становится невозможным и все разом бывает поставлено на карту, каждая рота сделает посильное дело и не упустит никакой случайности, которою можно воспользоваться. Приказаний она не будет спрашивать. Не командир, так младший офицер, фельдфебель, старый солдат надоумят ее. В такую минуту одна нравственная сила личности берет верх; а в кавказских войсках личность не заглушена, и опытных людей много. Наконец, можно сказать с уверенностью, что в одинаковых обстоятельствах кавказский полк понесет половиной меньше потери против другого, потому что сумеет лучше подступить к неприятелю под батальонным огнем нет больше приказаний и даже главнокомандующий лично не соберет рассыпанной роты, если она сама не знает, что делать, и люди не настроены все на один лад». Ход сражения при Валерике являет собой одно из самых красноречивых свидетельств достоверности приведенного определения Фадеева: солдаты, оказавшись лицом к лицу с неприятелем и, не имея ни возможности, ни времени справляться у командующего относительно дальнейших действий, сами предприняли атаку на свой страх и риск. Солдаты «кинулись вперед через речку, помогая друг другу по грудь в воде. Все спасение было в том, чтобы как можно скорее перебраться к неприятелю. Начался упорный рукопашный бой: частью в лесу, частью в водах быстро текущего Валерика. Резались несколько часов. Кинжал и шашка уступили, наконец, штыку. Но долго еще в лесу слышались выстрелы. Дело было не большое, но кровопролитное.

Укреплению чеченской позиции способствовало то, что р. Валерик (подверженное русификации местное название Валарг), правый приток р. Сунжи, был в половодье вследствие таяния горных ледников. Берега Валерика с обеих сторон обрывисты, ложбина глубока, притом, что правый берег, обращенный к отряду, был полностью открыт, а левый — покрыт густым лесом. На левом берегу вдоль дороги сохранилась просека «на небольшой ружейный выстрел», однако, если учесть, что система просек генерала Грекова, практически полностью «вскрывшая» территорию Чеченской плоскости в конце 10-х гг. XIX в., т.е. еще при Ермолове, со времени наместничества на Кавказе генерала И.Ф. Паскевича была предана забвению и возобновлена вновь (под названием «тактики топора») лишь при генерале князе М.С. Воронцове (середина 1840-х — начало 1850-х гг.), то можно с большей долей уверенности предположить, что в 1840 г. и эта просека терялась в молодой поросли. Помимо естественной защиты вражеская позиция была укреплена несколькими рядами завалов (в данном случае — примитивный «тын» из древесных стволов). Широкое применение рядов завалов, наряду с координированным выселением жителей с пути следования русских экспедиций и тактикой «выжженной земли» есть элемент тактической системы Шамиля, т.е. для 1840 г. явление достаточно новое.

Иванова Т

Русским войскам приходилось вести здесь самую трудную лесную войну. Враг был невидим, а между тем каждое дерево, каждый куст грозил смертью. Во время похода связь командования с войсками, скрытыми лесом, временами поддерживалась лишь сигнальными рожками, и вся надежда была на сметку и находчивость солдата. Разорвется цепь, и спрятавшиеся в лесу чеченцы с гиком бросались вперед. Растеряются солдаты — и не вынести им костей из этой чащобы.

Наконец отряд приблизился к мрачному Гойтинскому лесу. Над головой было яркое палящее солнце, а из леса смотрел зловещий мрак. Болотные чащи, непроходимые допотопные дебри тянулись почти на семь верст. Ермолов сделал здесь когда-то просеку, но она успела зарасти хотя и мелким, но цепким и густым кустарником. После аула Гехи, за поляной, снова начинался лес, а перед ним, по опушке, в крутых отвесных берегах протекала глубокая речка Валерик. Ее правый берег открыт, по левому тянулся лес, который был прорублен на ружейный выстрел. В лесу таились чеченцы. Здесь была природная крепость с глубоким водяным рвом.

В его памяти хранилось одно незабываемое героическое воспоминание: восстание 14 декабря. Левушка был в тот великий день на Сенатской площади, среди собравшейся толпы народа. Его учитель по пансиону, друг его старшего брата, декабрист Кюхельбекер, дал ему палаш, отнятый народом у полицейского драгуна, и подвел к Александру Одоевскому со словами: «Примем этого молодого воина». Но это было так давно.

Наконец все затихло. Лермонтов лежал ничком, без движения. Было ощущение духоты, теснило дыхание, хотелось спать. До слуха доносились имена его друзей, которые называли со вздохом. Но ни сожаления, ни печали — ничего не было в душе. Все будто онемело внутри. Прямо перед ним лежала груда изрубленных тел. Он не мог оторвать глаз от дымной струи крови, которая стекала по камням в речку.

Товарищи видели у Лихарева миниатюрный портрет красивой женщины. Он с ним не расставался. Это был портрет его жены, сделанный когда-то давно, в Париже. Одна из немногих жен декабристов, она воспользовалась правом развестись с сосланным мужем и выйти замуж вторично.

Теми же признаками обладают и объективно-сюжетные стихотворения. Если в ранней лирике, условно говоря, Лермонтов писал непосредственно о себе, то в зрелой лирике заметно увеличилось число стихотворений объективно-сюжетных. В ранней лирике лирическое «я» как средоточие и воплощение мировых сил и противоречий было на первом плане. В зрелой лирическое «я» в значительной мере отодвинуто на второй. Лермонтов стремится представить мир иных людей, близкое или далекое, но прежде всего чужое сознание. Так появляются стихотворения о соседе и соседке, об умирающем офицере («Завещание»), о ребенке («Ребенка милого рожденье. » и «Ребенку»), в память А. И. Одоевского, послания женщинам, посвященные им поэтические зарисовки, об умирающем гладиаторе, о Наполеоне («Последнее новоселье») и др. Типично романтические темы и мотивы обретают теперь новую жизнь. Лермонтов додумывает и договаривает то, что не было додумано и договорено на ранней стадии русского романтизма ни Жуковским, ни Пушкиным, ни другими поэтами. Жуковский, например, верил в то, что несчастные любовники после смерти находят друг друга и узнают счастье. У Лермонтова в стихотворении «Они любили друг друга так долго и нежно. » влюбленные страдали в разлуке при жизни, но и за ее порогом не нашли счастья. Когда они умерли, то и впрямь, совсем по Жуковскому, разлуки не стало («наступило за гробом свиданье»), но счастье снова оказалось недосягаемым: «в мире новом друг друга они не узнали». Это постоянство трагизма — на земле и за ее пределами — каждый раз поворачивается новыми гранями и, следовательно, заложено в основе бытия. Трагизм надо принимать непосредственно, без всяких сомнений и без рефлексии, так, как принимает мир и Бога простая казачка, качающая колыбель ребенка («Казачья колыбельная песня»). Тут вечная и непреходящая общечеловеческая ценность (материнская любовь) вступает в конфликт, в противоречие с социально-нравственным укладом жизни. Святое материнское чувство любви связано с возможной потерей сына, а только что начавшаяся жизнь сопряжена с далекой будущей смертью «прекрасного младенца», который (так велит казачий образ бытия) понесет гибель другим и погибнет сам. В песне воссоздана обычная жизнь терского казака, в котором по традиции с детства воспитывают воина. Опытным воином стал отец «малютки», таким же станет и он:

По своей форме стихотворение представляет собой лирическую исповедь, совмещенную с рассказом страдальца о своей жизни. В четырех строфах, состоящих из восьмистиший (рифмовка: абабввдд), офицер перед смертью просит кому-нибудь передать весть о себе, о своей кончине. У порога гибели нет места ни лжи, ни приукрашиванию, ни пышной выспренности, ни высокому стилю.

Речь офицера нарочито снижена, выражения и обороты относятся к типично устной, разговорной речи с вводными обращениями («брат», «говорят», «сказать по правде», «кто бы ни спросил», «Признаться, право. »), вопросами к самому себе и ответами, адресованными себе же, с обычной лексикой, близкой просторечному и народному языку («Никто не озабочен», «Отца и мать мою едва ль Застанешь ты в живых. », «Пускай она поплачет. Ей ничего не значит!»). Синтаксически фразы построены просто, предельно лаконично, с самым необходимым и точным указанием на те или иные обстоятельства жизни, с привлечением устойчивых словесных формулировок, употребляемых в официальных документах или поминальных речах («навылет в грудь Я пулей ранен был; Что умер честно за царя»). Однако скупость речевых средств скрывает напряженную эмоциональную жизнь и внутреннее волнение.

Трагической участи равно подвержены Запад и Восток, Север и Юг. Она охватывает не только жизнь, но, как ни парадоксально, даже смерть, становясь всеобщей и всемирной. С наибольшей художественной отчетливостью подчеркнутая обобщенность выражена в пейзажных философско-символических стихотворениях и в объективно-сюжетных.

В горько-ироническом и оттого глубоко трагическом «Завещании» раненый офицер переживает ту же душевную драму, что и лирический герой Лермонтова. Он тоже одинок, а его судьба никого не интересует и всем безразлична. И потому последнее его слово — язвительно-мстительная усмешка, брошенная «соседке», а в ее лице — всему земному «свету», который превращает своих детей в одиноких и обреченных на муки страдальцев.

Валерик и завещание лермонтова

«Нет, веря в этом моей надежде, я жду лучшего
будущего. Преодолев расстояние, я буду около вас
силой воображения. Блуждая на другом берегу, я
издали буду следить за вами, и если над вами
разразится гроза, позовите меня, — и я вернусь».
М. Ю. Лермонтов, перевод стихотворения на
французском языке — так писал Поэт единственной
любви всей своей жизни Вареньке Лопухиной. И всем
нам.

ВЕРСИЯ ГИБЕЛИ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА
Посещение этих же мест осенью 2023 года вновь
стимулировало мой интерес к лермонтовским вопросам.
Особое значение имела книга Вадима Александровича
Хачикова (см. ссылку 2) с автографом автора для
кисловодского санатория «Заря», в котором
довелось отдыхать с семьёй. Книга читается с
возрастающим интересом и уникальна тем, что в ней
скрупулёзно собраны и проанализированы на
достоверность по объективным критериям: времени,
места, известных природных явлений, все персоналии и
события, имевшие отношение к Лермонтову в дни с 13
по 16 июля 1841 года в Пятигорске и Железноводске:
от вызова на дуэль до печальных похорон поэта.
Выше неоднократно упоминалось имя Руфина
Ивановича Дорохова, как возможного прямого виновника
смерти Лермонтова. В указанной книге нет такого
вывода. Но добросовестное изложение всех событий и
мнений вокруг этого имени позволяет сделать вывод,
что это наиболее таинственная фигура в дальнем
окружении Лермонтова, которая странным образом
участвовала во всём: в предшествующих дуэли
событиях; возможно, в самой дуэли, а также, в
следствии и в похоронах. Всё это позволяет
выдвинуть нижеприводимую версию, о которой автор
неоднократно намекал выше.
Биография Р.И. Дорохова поражает. Сын известного
военачальника, отличившегося в войне 1812 года, он
окончил пажеский корпус и имел бы блестящую карьеру,
если бы не реальная безрассудность и необузданное
поведение, что, хотя и сочеталось с безумной
храбростью, но выталкивало его из общества. В 1820
году он был разжалован в рядовые за избиение в
театре статского советника (гражданского генерала).
Далее он служил 7 лет на Кавказе рядовым в
Нижегородском полку. За храбрость был произведён
вновь в прапорщики, потом награждён золотой саблей и
произведен в поручики. В 1837 году вышел в отставку
в чине штабс-капитана и жил в Москве. Здесь
проявился ещё один его порок: фанатичный карточный
игрок, он стал крупно играть и однажды ударил
кинжалом нечестного, по его мнению, игрока, чуть не
убив того. За это был в 1838 году вновь разжалован в
рядовые и выслан в Кавказский корпус. Возможно, в
Москве за ним остался крупный карточный долг,
который, как долг чести, требует соответствующей
компенсации и не имеет срока давности.
На этот раз его пути пересеклись с путями
Лермонтова: они служили в одном полку, совместно
участвовали в боевых действиях, и даже в 1840 году
(за год до роковой дуэли) между ними тоже возникла
пред дуэльная ситуация только из-за того, что
пьяному Дорохову показался дерзким взгляд
Лермонтова, который к тому же, по его мнению, мало
пил и, трезвый, потешался над окружающими. Ситуация
разрешилась чудом, как недоразумение со стороны
Дорохова, не знавшего, что Лермонтов пил, но мало
пьянел. Но это только подтвердило отрицательные
черты Дорохова: несдержанность и горячность,
неукротимый нрав, который в нём проявлялся «ни
с того, ни с сего» (цитата), а также позывы
выдавать желаемое за действительное и хвастовство
(например, приписывал себе 14 дуэлей при реальных
двух, даже тяжёлую контузию головы и такое же
ранение, что опровергал близкий ему Лев Пушкин).
Тем не менее, по причине ранения летом 1841 года он
оказался на лечении в Пятигорске одновременно с
Лермонтовым. А в апреле этого же года Дорохов вновь
был произведён в прапорщики с вручением
Георгиевского солдатского креста за храбрость и стал
вхож в офицерские круги, в том числе, в круг
карточных игроков у генеральши Мерлини, где
собирались ненавистники Лермонтова. Естественно,
были у Дорохова и достоинства: доверчивость,
благородство, доброта, великодушие, смелость,
отличавшаяся «холодностью и
решительностью». Он писал стихи, дружил с Л.
Пушкиным и другими литераторами. Однако остаётся
фактом, что в мотивированной ситуации Дорохов
психологически мог «холодно и решительно»
и кинжалом ударить, и стрелять в человека, с которым
только что пил, играл в карты, разговаривал.
А были у Дорохова мотивы стрелять в Лермонтова
исподтишка? Да, такие мотивы можно представить:
— погасить карточный долг чести: или ещё московский,
или возникший уже в Пятигорске от карточной игры у
генеральши Мерлини;
— вернуть офицерские чины, повыше полученного в
апреле прапорщика;
— реализовать не состоявшуюся год назад дуэль с
Лермонтовым на основе новых обид от непризнания
своих стишков и адресного остроумия по его поводу от
Лермонтова.
На этих мотивах заинтересованной личностью вполне
мог быть использован против Лермонтова авантюрный
характер Дорохова.
Есть ли улики против Дорохова? Есть, но только
косвенные, их немало, и все укладываются в одну
версию: тайное присутствие на дуэли (засада) и
выполнение заказа на убийство Лермонтова выстрелом
из нарезного дальнобойного ружья (винтовки).
Не исключено, что об этом знали секундант
Мартынова князь Васильчиков, сам Мартынов, а также
Эмилия, упоминавшая в мемуарах вскользь это
обстоятельство и как-то, к тому же, проговорившаяся
о своей идее (её собственные воспоминания), что если
бы она была мужчиной, то убила бы Лермонтова из-за
угла. Кстати, она же на следующий день после похорон
отплясывала, как ни в чём ни бывало, на балу у князя
Голицина.
Васильчиков через 30 лет на прямой вопрос
биографа Лермонтова (П. А. Висковатов (Висковатый))
о присутствии Дорохова на дуэли ответил уклончиво:
«Может быть и был. «. Мартынов после
выстрела подбежал к упавшему поэту со словами:
«Мишель, прости!».
Почему «прости», если он жаждал дуэли и
смертельного исхода для противника? Видимо,
основания для угрызений совести у него действительно
были, ведь он своей дуэлью, на которой так
подозрительно настаивал, несмотря на все уговоры,
фактически подставил неподвижного Лермонтова под
пулю убийцы. Физическую возможность такого
снайперского выстрела экспериментально доказал
фотограф Ланге, сделавший в своё время снимок места
дуэли с возвышения («Перкальской скалы»),
от караулки. Значит, была всё-таки прямая видимость
места дуэли сверху, на несколько сот шагов со
снижением, а это дистанция прицельного выстрела из
нарезного длинноствольного ружья (винтовки) с упора,
например, с подоконника караулки. Надо учесть, что
во времена и дуэли, и фотографирования эта местность
не была засажена лесом, как в более поздние времена.
Возможно, знал и Глебов, кто, вопреки логике
лояльного поведения секунданта Лермонтова, сделал
вместе с ненавистником Лермонтова Васильчиковым,
секундантом Мартынова, такие условия дуэли, типа
«на ходу» (барьер всего 15 шагов, по 10
шагов на схождение, причём изначально предполагались
три выстрела, если не достигался результат ранее),
из которой Лермонтову не удалось бы выйти живым, так
как он сам и не думал стрелять «в этого дурака
Мартынова» и всем ранее заявлял об этом. Тот же
Глебов советовал потом Мартынову: «Непременно и
непрерывно требуй военного суда. Гражданский — тебя
замучает». Видимо, угрызения совести заставляли
Глебова в его дальнейшей жизни искать смерти,
отказавшись от блестящей гражданской карьеры,
светившей ему за воинские подвиги. Он снова и снова
добровольно возвращался на Кавказ, где и погиб в бою
в 1847 году.
Какие же есть косвенные улики? Обращает на себя
внимание удивительная активность Дорохова до и после
дуэли. Дуэль, время и место, была решена Мартыновым
и Лермонтовым вечером 13 июля, а уже 14 июля
Дорохов, не будучи секундантом, то есть по
собственной инициативе (или направленный кем-то?!)
просит у священника Павла Александровского, у
которого квартировал, лошадь, чтобы «ехать к месту
поединка» (воспоминания жены священника Варвары
Николаевны, опубликованные через 44 года в журнале
«Нива»). Зачем? Откуда узнал место дуэли? Не
исключено, что в том самом кружке недоброжелателей
Лермонтова у генеральши Мерлини, куда входили и
Мартынов, и Васильчиков, и Эмилия. Итак, задание
получено, и Дорохов отправляется верхом для
рекогносцировки на месте и, возможно, пристрелки
нарезного ружья лесника, ссыльного поляка
Спыхальского, не благоволившего к русским офицерам.
Наступает роковой день 15 июля. Лермонтов в этот
день был в Железноводске. Там его посетил поэт
из Тифлиса М.В. Дмитриевский, с которым Лермонтов, а
также Лев Пушкин, Катя Быховец, юнкер Бенкендорф
обедали в кофейне «У Рошке» в немецкой колонии
Каррас. Поэт беседовал с друзьями спокойно, рассыпал
комплименты Кате, один из которых обернулся
последним его предвидением (см. выше).
А что же Дорохов? В день 15 июля тот как-то
странно суетился и много передвигался по Пятигорску
(от биографа Лермонтова П. Висковатова). Знавшие его
люди говорили: «Что-нибудь да затевается недоброе,
если Дорохов так суетится». Другие тоже говорили,
что он бегал по Пятигорску и убеждал секундантов
разъединить дуэлянтов по разным городам, пока не
уляжется ссора. К такой, бросавшейся в глаза,
нарочитой активности можно относиться по-разному:
или это было искреннее желание предотвратить дуэль
и не участвовать в позорном деле убийства поэта;
или прикрытие своего будущего участия в дуэльном
событии этого дня. Но оба варианта предполагают
наличие заговора. В конце дня он опять взял лошадь у
отца Павла Александровского и вернул её уже глубоким
вечером, но, по свидетельству жены священника,
лошадь была незаморенной. Действительно, расстояние
до караулки Перхальского небольшое. После смерти
Лермонтова священник, со слов жены, пожалел, что дал
ему лошадь: «Чувствую себя невольно виновным в этом
случае, что дал лошадь. Без Дорохова это могло бы
кончиться примирением, а он взялся за это дело и
ПРИВЁЛ (выделено автором) к такому окончанию».
Вечером Дорохов вновь проявил осведомлённость
очевидца: он заявился верхом, около 9 часов, к
заболевшему (потерял сознание от переутомления)
Александру Бенкендорфу, где собрались его друзья, и
с видом отчаяния (опять прикрытие?!) объявил: «Вы
знаете, господа, Лермонтов убит!». Это прозвучало,
как уверенное заявление из первых рук! А ведь тело
поэта привезли на его квартиру доверенные люди (Иван
Вертюков – дворовый бабушки Лермонтова, Илья Козлов
– человек Мартынова) только в 10 часов. Ранее 10-ти
часов вечера в Пятигорске о смерти Лермонтова не
знал никто, кроме участников дуэли и коменданта,
которому доложил Глебов (около 7 вечера). Даже Л.
Пушкин и другие друзья поэта ещё ничего не знали. Так
свидетельствовали присутствовавшие у А. Бенкендорфа
братья Любим и Наркиз (Ивановичи)
Тарасенко-Отрешковы, побывавшие на квартире
Лермонтова до заявления Дорохова (5-6 близких
людей, бывшие там, ничего не знали), а потом опять
поехавшие туда же, где убедились, что тело поэта
привезли именно в 10 вечера. Свидетельство это
наиболее достоверное по двум причинам: оно было
опубликовано через 30 лет, сразу после снятия
царского запрета на публикации о Лермонтове
(остальные – через 40-50 лет), и людьми, никак не
заинтересованными в искажении или сокрытии
чего-либо относительно реальных событий. В отличие
от тех же Васильчикова и Эмилии Шан-Гирей.
Дорохов привлёк к себе повышенное внимание и в
день похорон Лермонтова. Все друзья покойного
приняли живейшее участие, чтобы Лермонтов был
похоронен, как христианин, с участием священника
(свидетельство декабриста А. С. Гангеблова). Но
священник (отец Василий Эрастов, люто ненавидевший
Лермонтова) отказывал ему в христианском погребении,
формально считая Лермонтова самоубийцей из-за вызова
Мартынова на дуэль. Так вот, именно Дорохов
накинулся на того чуть ли не с кулаками — «Дорохов
горячился БОЛЬШЕ ВСЕХ (выделено автором), просил,
грозил и, наконец, терпение его лопнуло: он, как
буря, накинулся на бедного священника и непременно бы
избил его, если б не был удержан кн. Васильчиковым,
Л. Пушкиным, кн. Трубецким и др.». Почему же такое
экстраординарное поведение? Очень похоже на показную
демонстрацию приязни к Лермонтову перед его
друзьями (прикрытие). К тому же Дорохов отлично
знал, что Лермонтов не самоубийца, а погиб от его
подлой пули из-за угла. И Васильчиков озаботился,
чтобы в ражем запале Дорохов не проговорился об этом.
Мог ли Дорохов долго молчать, неся на душе такой
грех, и не рассказать кому-либо всю правду? Такой
человек проявился! Сам Дорохов откровенно говорил с
ним в Пятигорске о дуэли незадолго до своей гибели
(январь 1852 года, через 11 лет после дуэли). Это
был писатель А. Дружинин. Но содержание беседы не
было опубликовано и даже кому-либо пересказано, ведь
ещё действовал строгий царский запрет. Сам Дружинин
лишь сказал: «Как ни хотелось бы и нам поделиться с
публикою запасом сведений о службе Лермонтова на
Кавказе – историею его кончины, рассказанной нам НА
САМОМ ЕЁ ТЕАТРЕ (выделено автором) с большими
подробностями, и — мы хорошо знаем, что для таких
подробностей и сведений не пришло время». Ясно!
Можно сделать выводы о достоверности этого
свидетельства:
1. Оно самое «свежее», через 11 лет после дуэли.
2. На то время ещё действовал царский запрет на
всякие упоминания имени Лермонтова и были ещё живы
участники дуэли, следствия и суда, для которых была
бы выявлена вся неправедность решений, вынесенных
самим царём по их лукавым показаниям. Поэтому не
могло быть и речи о публикации, даже разговаривать
об этом было опасно.
3. Значит, Дорохов реально был свидетелем-участником
дуэли, но нкогнито, если рассказывал писателю всё
«на самом театре», то есть на месте дуэли. И
Мартынов наверняка, а Васильчиков, Эмилия, Глебов
весьма вероятно (эти даже проговаривались), знали об
этом.

РОКОВОЙ ДЕНЬ
Бессмысленная дуэль, закончившаяся трагедией
нелепой гибели поэта в расцвете творческих сил и
грандиозных замыслов, имела свои психологические
истоки: столкнулись два комплекса неполноценности,
присущие и Лермонтову, и Мартынову.
У Лермонтова было трудное детство одиночества
с трёх лет, без рано умершей матери, при разлучении
(насильно!) с беспутным отцом. Миша – слабый ребёнок:
ревматические боли, золотуха (аллергия), вылеченные
только на кавказских водах в детском возрасте во
время первых посещений Кавказа с бабушкой (1818,
1820 и 1825 годы). Обделённый материнской лаской, он
проявил раннюю детскую влюблённость на Кавказе, в 10
лет (к Эмилии — будущей «Розе Востока»),
юношескую влюбчивость — в имении бабушки
(Середниково, под Москвой), где приглашаемое на лето
(с 1829 по 1831 годы), для развития Миши, молодое
общество пятнадцатилетних красавиц, выходивших замуж
за тридцатилетних генералов, не разделяло ещё
романтических порывов будущего Гения. И Мише уже с
детства надо было себя «доказывать» высшему свету,
куда его тянуло, несмотря на испытываемое к тому
презрение, а также на последовавшие частые
разочарования. «Доказывал» он блестяще! В
том же Середниково поэтический дар Лермонтова
реализуется в семи поэмах, двух драмах и в почти
сотне стихов. Нет худа без добра: всего за 13 лет
творческой жизни таланты Лермонтова развернулись
удивительно широко и плодотворно, понуждаемые тем
самым ощущением собственной неполноценности,
особенно по отношению к женщинам, отвергавшим его
порывы в юности. Лермонтов одолевал свой комплекс
талантами несомненной исключительности в поэзии,
прозе, живописи, и… дуэлями болезненно уязвимой
чести. От предлагаемых дуэлей он не отказывался. В
феврале 1840 года это была дуэль с сыном
французского посланника в России Эрнестом де
Барантом, который вызвал Лермонтова за какое-то
острое словцо в обществе. Но Лермонтов не стрелял в
де Баранта даже после промаха последнего, а разрядил
пистолет в воздух, хотя и получил от де Баранта
касательную сабельную рану в первом раунде поединка,
на саблях. Интересно, что секундантом у поэта на
той дуэли был его двоюродный дядя, отставной капитан
Алексей Столыпин, которого царь велел освободить от
ответственности, но заставил вернуться на службу и
отправил потом вместе с Лермонтовым на Кавказ. И он
же, возможно, был негласным секундантом в роковой
дуэли, во всяком случае, там точно были его дуэльные
пистолеты, те же, что и в дуэли с де Барантом, и это
только добавляет странности дуэли в Пятигорске.
Мартынов, друг юности (сосед по имению) в
Середниково и однокашник Лермонтова по юнкерскому
училищу, мечтавший о карьере генерала и пописывавший
стишки, обрёл свой комплекс от обидного юнкерского
прозвища «Мартышка»
(«Мартыш», в экспромтах поэта). Прозвища,
как водится у молодых юнкеров, обыгрывали
особенности фамилии, роста, поведения, а также, и
за подражание стихам
Лермонтова, что и попало в самую уязвимую точку
психики Мартынова.
(Кстати, у Лермонтова тоже было юнкерское прозвище,
за рост, но щадящее: «Маюшка» — карлик из
французской сказки, а Столыпина прозвали
«Монго»).
Мартынов компенсировал свой комплекс эпатажными
одеяниями, а также экстравагантными манерами.
Например, в Пятигорске ходил в папахе и черкеске,
увешанной огромными кинжалами, чем вызывал острые
экспромты и карикатуры Лермонтова. Ко времени дуэли
Мартынов был всего лишь отставной (за аферу) майор
Гребенского казачьего полка, мечтающий взять в жёны
хотя бы дочь генерала, коли самому карьера генерала
не удалась… Не удивительно, что его комплексы
зашкаливали, если дело касалось чести «на миру»,
особенно при дамах.
И в роковой момент (13 июля), когда разряженный
подобным образом Мартынов вошёл в комнату в доме
генерала Верзилина, где Лермонтов любезничал с его
дочерями, среди которых была и пассия Мартынова,
красавица-падчерица генерала Верзилина, Эмилия, поэт
невольно воскликнул:
«А вот и «Горец» (по другой версии —
«Мартыш») с большим кинжалом!».
Подобные реплики с прозвищами звучали нередко на
весёлых пирушках приятелей без всяких последствий.
Но при женщинах и на глазах у Эмилии, на которую
Мартынов, к тому же, имел виды женитьбы, спонтанная
реплика поэта в адрес Мартынова выглядела, конечно,
опрометчивой. К тому же и прозвучала в полной тишине
— сидевший у рояля князь Трубецкой только что
завершил игру. Реакция Мартынова была язвительно
злобной и сводилась к заявлению, что он не намерен
больше терпеть оскорблений своей чести от упражнений
ума Лермонтова. На шутливую реплику поэта
к приятелю-однокашнику, не собирается ли тот по
такому пустяку вызвать его на дуэль, последовал
утвердительный ответ Мартынова. Впоследствии этот
факт был интерпретирован Мартыновым в показаниях на
следствии, как провокация на дуэль, исходящая от
самого Лермонтова, что можно, по мнению Мартынова,
считать (в его оправдание) вызовом.
Весёлая до того встреча была необратимо
испорчена. Друзья замяли ссору приятелей и
предложили развести Лермонтова и Мартынова по разным
городам, пока не утрясётся. Вроде бы договорились.
Но из дома Верзилиных Лермонтов и Мартынов вышли
вместе и по пути к своим домам долго беседовали без
свидетелей. Тема их беседы осталась тайной, а дуэль
была решена: 15 (27 по современному стилю) июля 1841
года, вторник, 6-7 вечера, под Машуком. Оба унесли
в могилу содержание их последней беседы. Мартынов
написал-таки мемуары в конце жизни, но потом сжёг.
Возможно, он сделал это из-за доброго имени дамы,
которую называли «Роза Востока»: Эмилия
Александровна Клингенберг, в замужестве Шан-Гирей).
Та, находясь уже в зрелом возрасте (26 лет), явно
побуждающем на неотложное замужество, после
неожиданного появления в Пятигорске знакомого ей с
детства и влюблённого в неё мальчика, теперь
знаменитого поэта, стала оказывать ему встречные
знаки внимания, не решаясь выбрать между Мартыновым
и Лермонтовым по вполне «женским»
соображениям: Мартынов богат, красив и уже
отставной, но всего лишь майор, а Лермонтов –
известный поэт, но не богат, в немилости у царя, не
дающего отставку, служит, да ещё на Кавказе, где
всякое случается, и становиться молодой, но бедной,
вдовой ей не хотелось. Так, в конце июня, Эмилия
резко переменилась к Лермонтову, чем спровоцировала
с его стороны поток обидных экспромтов и карикатур с
портретным сходством на неё и Мартынова, порознь и
вместе. В этом треугольнике завязался узел смертных
обид и взаимной ненависти. В результате, не достался
Эмилии ни тот, ни другой, а стала она, по супругу,
Шан-Гирей, выйдя замуж (уже в 37 лет) за дальнего
родственника Лермонтова, его троюродного брата. В
таких выборах нет иного критерия, кроме любви!
Это была дуэль амбиций. Талант заявил, что не
будет стрелять, назвав визави-дуэлиста дураком за
никчёмность дуэли. Посредственность самоутвердилась,
выстрелив в поэта. Тяжёлая пуля пробила оба лёгкие
навылет, от чего тот мгновенно скончался. Как и на
кончину Христа, немедленно разразилась долго
собиравшаяся гроза, и само Небо оплакало гибель
Поэта. Стечением обстоятельств так для него
реализовался девиз рода Лермонтовых:
«Sors mea Iesus» (Судьба моя Иисус).
Его распростёртое тело омывали потоки слёз Небес, и
Его истекающая кровь уходила в кавказскую землю.
Поэт давно творчески провидел такую картину:
«…Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был…»
(стихотворение М. Ю. Лермонтова в конце 1840 года
«Завещание»)
«…Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.»
(стихотворение М.Ю. Лермонтова 1841 года «Сон»).
Последнее из пророчеств Лермонтова прозвучало
буквально за час до его смерти и адресовалось
дальней родственнице Кате Быховец (Е. Г. Быховец),
напоминавшей ему любовь всей его жизни Вареньку
Лопухину: «Кузина, душенька, счастливее этого
часа не будет больше в моей жизни». После этой
встречи с друзьями в Железноводске Лермонтов и его
секундант Глебов выехали на дрожках к месту роковой
дуэли.
Обезумевший от осознания содеянного Мартынов
ускакал, крикнув только: «Мишель,
прости,!», секундантов разогнал дождь, а тело
Великого Поэта так и лежало под плачущим небом, пока
за ним не прислали скорбную телегу… Был ли кто с
телом, доподлинно не известно, хотя было много
противоречивых свидетельств (в том числе от
Васильчикова), а также фантазий, написанных через
много десятилетий. Из последней версии (В. Хачиков,
пятигорский краевед, ссылка 2), подтверждаемой
анализом обстоятельств времени, места и
последовательности событий в масштабах города, с
телом, возможно, оставался на страже появившийся на
выстрелы лесник Пыхальский, пока в Пятигорске (в это
же самое время, в 7 часов вечера), секундант Глебов
докладывал коменданту о дуэли, а секундант
Васильчиков распоряжался о перевозке тела Лермонтова
в «дом под соломенной крышей». Нельзя
исключать, что возле тела появлялся и некий
инкогнито, третий стрелявший участник дуэли,
заинтересованный в сокрытии следов преступления
(искал свою ружейную пулю — действительное орудие
убийства поэта), о чём далее.
Вопреки негласным дуэльным правилам, врача на
дуэли не было: или не ожидали смертельного исхода
от глупой дуэли, или не пожелали лишнего свидетеля с
профессиональным суждением о причине смерти. Во
всяком случае, сам Лермонтов не собирался умирать,
так как в этот же день купил, вместе с Монго, билеты
на ванны в Железноводске на неделю вперёд.
Нелепая гибель! На дуэли (якобы) грянул выстрел
из пистолета (смертельный) приятеля юности в
окружении двух, по другим свидетельствам четырёх,
друзей, волею Рока участвовавших в роли секундантов
при дуэли (а по факту, в убийстве Поэта). Все
четверо участников (или шестеро?) — наперсники поэта
по шальной и весёлой офицерской вольнице в те
шагреневые два месяца в Пятигорске, когда Лермонтов
беспечно сочинял на друзей весёлые экспромты,
эпиграммы и рисовал карикатуры – и вот результат:
Мартынов вызвал его на дуэль, а другие подались в
равнодушные секунданты. Таланту не простилось… Не
обошлось и без женщины.
Можно сказать, что Лермонтов пал жертвой общения.
Условия лечения предполагали общение, и всё
остальное располагало к развлечениям. Энергичный,
остроумный, проницательно мудрый молодой поэт,
искромётно разбрасывавший шутки-эпиграммы, меткие
карикатурные рисунки с узнаваемым портретным
сходством, невольно вызывал неприязнь амбициозных, с
комплексами неполноценности, посредственностей.
Гениям трудно жить среди своих современников.
Сбылось пророчество самого Лермонтова по
обстоятельствам собственной смерти в горах Кавказа
(экспромт в том же, 1841 году):
«Винтовка пулю верную послала,
Свинцовая запела и пошла.
Она на грудь несч’астливца упала
И глубоко в неё вошла.
И забаюкала её, и заласкала,
Без просыпа, без мук страдальцу сон свела,
И возвратила то, что женщина отн’яла,
Что свадьба глупая взяла»
Оторопь берёт… Описаны обстоятельства до дуэли: и
женщина (Эмилия), как причина вызова со стороны
мечтающего о ней Мартынова, и мгновенная смерть
поэта во время дуэли от рокового выстрела в грудь,
даже, весьма возможно, из винтовки (о чём далее).
Как и в стихе «Сон», Лермонтов
пророчески увидел свою судьбу:
«С тех пор, как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка…
……………………………………………
Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами.»
(стихотворение М. Ю. Лермонтова 1841 года «Пророк»)
И вновь подтвердились слова поэта на смерть
Пушкина: «Не мог щадить он нашей славы, не мог
понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал…».
Поэта убил коллективный «он», от царя до приятелей,
злопыхателей-ненавистников, разъяренной обиженной
женщины и, не исключается, наёмного убийцы-инкогнито
под прикрытием дуэли, о чём далее. Поэта уничтожило
современное ему светское общество с его карьерной
мотивацией, вредными привычками, ложными ценностями,
непомерными амбициями глупцов при титулах и грешных
богатствах, тайным лицемерием. Даже сумма благих
намерений, в том числе лицемерных, в таком обществе
стечением обстоятельств может приводить к трагедиям.
Дуэлист, как и самоубийца, не достоин отпевания и
креста на могиле. Гроб с телом Поэта несли к могиле
на плечах сослуживцы-товарищи из четырех полков, в
которых служил: лейбгвардии Гусарский, Нижегородский
драгунский, Гродненский гусарский, Тенгинский
пехотный. Так и похоронили не отпетого церковью
Лермонтова на общем кладбище в Пятигорске под плитой
с надписью «Михаил». Потом, с высочайшего
соизволения и стараниями бабушки, извлечённый из
этой могилы гроб был перевезен в апреле 1842 года в
Тарханы, где раб божий Михаил был упокоен (без
открытия гроба) по полному православному чину. Так
бабушка спасала душу любимого внука обрядом
отпевания до истечения года со дня его смерти.

Лермонтов возвращается к нам своей духовной силой
в вековые годовщины своего рождения и смерти,
совпадающие с вражескими нашествиями на Россию,
чтобы поддержать дух защитников Родины и мощью
своего таланта и предвидения благословить их на
Победу над врагами!

ФАКТЫ И РАССЛЕДОВАНИЕ
В смерти Лермонтова масса загадок, которые
начались уже на этапе следствия, выявившего многих
лиц, заинтересованных в сокрытии действительных
обстоятельств дуэли. В Интернете сейчас много
подробностей и о дуэли, и о последующем следствии,
но важна также их интерпретация в рамках версии,
если та, по возможности, непротиворечива и
подкреплена явно понятными мотивами совершения этого
преступления. Такая версия и предлагается ниже на
суд читателя.
Прежде всего, тело Лермонтов не было
анатомически обследовано исполнявшим роль судебного
медэксперта ординарным лекарем Барклаем де Толли. В
официальном протоколе есть только результаты
внешнего осмотра с умозрительными заключениями
насчёт происхождения пули (так и не найденной!),
направления раневого канала через ОБА ЛЁГКИЕ СНИЗУ
ВВЕРХ (не удивительно ли? – выделено автором), а
также положения тела Лермонтова относительно
стрелявшего. Всё было записанно с письменных ответов
на вопросы следствия (переданные заранее — zic!)
весьма заинтересованных в сокрытии и потому
сговорившихся, оставаясь на свободе(!), Мартынова и
заявленных им следствию секундантов, князя
Васильчикова (у Мартынова) и корнета Глебова (у
Лермонтова). Но, возможно, было больше свидетелей
дуэли. Да и гроб при перезахоронении в Тарханах
так и не открывали, вполне возможно потому, что это
было условие Петербурга на перезахоронение в рамках
действующего тогда высочайшего запрета в течение 30
лет(!) на всякое упоминание о Лермонтове. А осмотр
трупа многое бы прояснил. Ведь так и не выстреливший
ВО ВРЕМЯ дуэли поэт (он выстрелил в воздух уже после
формального окончания дуэли, что допускается, а
потом ожидал такого же выстрела в воздух от Мартынова)
стоял, по всей логике размещения НА ДОРОГЕ
(см. далее), к Мартынову лицом и с поднятой вверх
правой рукой, с пистолетом «дулом вверх» (из
первых показаний секунданта Васильчикова), и левым
боком — к возвышенности с караулкой. Отнюдь не правым
боком, прикрывшись пистолетом, как записал из
согласованных «показаний» Мартынова и
секундантов Барклай де Толли. Неподвижное тело
поэта, таким образом, было полностью открыто для
выстрела со стороны левого бока, и, по факту,
тяжёлая, видимо, ружейная (винтовочная) пуля,
вышедшая из нарезного ствола (это следственный факт
по характеру раневого канала!), пробила ОБА лёгкие
навылет. Ни пистолет, ни рука не были задеты.
Невольно напрашивается мысль, что был ещё один
выстрел (от свидетеля-инкогнито дуэли): сбоку,
сверху, издалека, со входом в левый бок НАД рёбрами
и выходом в подреберье правого бока. Весьма
подозрительный лекарь, ранее провинившийся выдачей
Лермонтову и Столыпину-Монго сомнительных справок о
состоянии здоровья, которые те использовали для
задержки в Пятигорске, теперь, в качестве
судмедэксперта, записал в протоколе о движении пули
ровно наоборот: «снизу вверх», как будто Мартынов
стрелял из положения лёжа. Возможно, записали именно
так, чтобы объяснить на суде отсутствие ушедшей, в
таком случае, вверх ПИСТОЛЕТНОЙ (гладкоствольной(!),
с высокой вероятностью) пули, которую, к слову, и не
искали. Надо ещё учесть, что дуэль была совсем не
там, где расположен сейчас (почти у самой дороги)
обелиск, а в нескольких сотнях метров восточнее,
ниже по склону и НА ДОРОГЕ в том месте «у подошвы
горы Машухи» (из рапорта государю-императору), где
рядом находилась т.н. «скала Перкальского»
(отдельная от Машука возвышенность с караулкой
лесника Перхальского), и это было известное всем
(для назначения дуэли) любимое место офицерских
пикников. Выстрел мог быть сделан и оттуда, сверху,
от караулки, в направлении дороги внизу, где
неподвижно стоял Лермонтов левым боком к
стрелявшему. А чтобы не появлялись подобные мысли
впоследствии, место мемориала было, в 1915 году,
сознательно выбрано подальше от этой возвышенности
и поближе к НОВОЙ дороге из Пятигорска в
Железноводск, в отличие от СТАРОЙ, заброшенной
ныне, ДОРОГИ, на которой и произошла дуэль (это был
логичный выбор участников дуэли ввиду дождливой
погоды).
О молчании Мартынова уже было сказано. Все
свидетели дуэли тоже молчали всю свою жизнь, и на
то имелись веские для них лично основания:
— корнет Глебов и князь Васильчиков (этот только в
конце жизни, когда других уже не было в живых,
написал несколько противоречивых само оправдательных
версий своих, изрядно путаных, мемуаров). Эти
секунданты не иначе, как сознательно и вопреки всем
правилам, создали гарантированно смертоносные
условия дуэли типа «на ходу»,
образовавшиеся от близкого разведения дуэлистов и
обязательности трёх повторов (выстрелов), как будто
заранее зная, что Лермонтов не должен был остаться в
живых. Они были осуждены военным (не публичным!)
судом весьма милостиво, как секунданты (повторю,
заявленные самими подсудимыми, а других свидетелей
следствие и не искало!), и прощены, впоследствии,
Николаем I;
— были скрыты от следствия (согласно мемуаров
ТОЛЬКО Васильчикова) князь Сергей Трубецкой и
Алексей Столыпин-Монго (дядя, уже один раз
прощённый императором за предыдущую дуэль
Лермонтова). А ведь многие считают, с подачи
Васильчикова, что именно Монго громко подавал
дуэлистам (а может, кому-то ещё, для синхронизации
выстрелов?) команды «Раз-Два-Три!». По правилам
дуэли «с места», когда подаются именно
такие команды, выстрелы дуэлистов должны были быть
между «два» и «три»), но выстрелов НЕ БЫЛО, что
означает, согласно правилам (после команды
«Три!»), прекращение дуэли. Сам разнобой
типов дуэли: намечавшейся на поляне дуэли «на
ходу» с тремя повторами и единственной командой
«Сходитесь!» и фактически реализованной
дуэли типа «с места» уже на дороге (ввиду
дождливой погоды) с командой
«Раз-Два-Три!», внесли невероятную
путаницу для потомков относительно подававшихся
команд от неопытных секундантов
(«мальчишек», по выражению Е.Г. Быховец),
один из которых выдал ещё одну, непредусмотренную и
оказавшуюся роковой, команду:
«Стреляйте. «. Кому?! Основную путаницу
внёс в своих противоречивых воспоминаниях сам
Васильчиков, единственный (для биографов
Лермонтова) доживший свидетель дуэли после
30-летнего царского запрета на упоминание самого
имени Лермонтова.
Целый ряд источников считает вероятным, что за
поединком мог наблюдать ещё один «свидетель»
(значит, «засветился», но был тщательно скрыт,
почему?) — считавшийся заядлым дуэлянтом (что
оспаривается), но, безусловно, опытный вояка, Руфин
Иванович Дорохов, который годом ранее уже имел чудом
разрешившуюся пред дуэльную ситуацию с Лермонтовым
во время боевых действий. Такой опытный вояка вполне
мог иметь хорошие снайперские навыки. Не ему ли
предназначалось (вопреки всем правилам дуэли типа
«с места»!) последнее (и роковое!) громкое
восклицание Столыпина-Монго (по Васильчикову) или
Глебова (как считают многие): «Стреляйте, или я
развожу дуэль!». Эмоциональная команда последовала
от обозлённого интересанта дуэли, когда после его
«счёта» никто из дуэлистов так и не выстрелил, а
Лермонтов остался стоять на месте и ещё успел
сказать, что он не стреляется из-за пустяков, и в
этого дурака (Мартынова – авт.) тоже не будет
стрелять. На команду «Стреляйте. » он
разрядил свой пистолет в воздух, так как после
счёта «Три!»
справедливо посчитал дуэль ЗАКОНЧЕННОЙ.
Но не так, видимо, считал Мартынов. После команды
«Стреляйте. » он (со слов Васильчикова
же!) сделал несколько крупных шагов к барьеру (а
это уже первоначально предполагавшийся вариант дуэли
типа
«на ходу») и сразу выстрелил (да ещё
«по-французски», держа пистолет горизонтально) в
сторону Лермонтова. Ну и задумаемся, о какой
прицельности такого ПИСТОЛЕТНОГО выстрела здесь
может идти речь? Да ещё именно такого выстрела,
чтобы пуля наверняка поразила неподвижное тело,
причём СНИЗУ вверх с ПРАВОГО бока, как
«определило» следствие? Что, разве Мартынов
левой рукой стрелял и лёжа? Неправдоподобно!
Но, возможно, стрелял (уже смертельной пулей,
навылет!) ещё кто-то, стрелявший слева и сверху.
Характерно проговорился в своих мемуарах основной
поставщик сведений о деталях дуэли — Васильчиков
(цитата): «Мартынов быстрыми шагами подошёл к
барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его
скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни
вперёд (zic!), не успев даже захватить больное
место, как это обыкновенно делают люди раненые или
ушибленные. Мы подбежали, в ПРАВОМ боку дымилась
рана, в ЛЕВОМ – сочилась кровь. ». Разве не говорит
это наблюдение безусловного очевидца с места события
о направлении движения тяжёлой пули: ВХОДНОЕ
отверстие (левый бок) было малым (из него
«сочилась кровь»), но ВЫХОДНОЕ отверстие
(правый бок) было разворочено (от хлеставшей крови
«дымилась рана»). И выстрел был именно
сбоку, а не от стоявшего НАПРОТИВ Мартынова, так как
поражённый пулей Лермонтов «не сделал движения ни
взад, ни вперёд», как должно было бы случиться от
фронтального выстрела Мартынова тоже тяжёлой
пистолетной пулей. После того, как убедились в
смерти Лермонтова, Мартынов, видимо, просто
выстрелил «в молоко» (а не от барьера в
цель, по Васильчикову), чтобы в его пистолете не
оставалась разоблачающая пуля.
Кстати, принадлежавшие Монго дуэльные пистолеты,
как вещественные доказательства, были ИЗЪЯТЫ(!) из
уголовного дела именно Столыпиным-Монго, «как память
о Лермонтове» (шитый белыми нитками предлог!), с
попустительства (sic!) коменданта Пятигорска,
подменившего их в суде другой парой. О реально
участвовавших в дуэли пистолетах в деле следствия
осталось лишь краткое общее описание, в котором даже
нет обозначения, были те нарезными или (важнейшее!)
гладкоствольными. Сама ружейная пуля (из нарезного
ствола, как точно определило следствие по характеру
раны навылет), которая при стрельбе сверху вниз не
могла улететь далеко, а вошла в землю, вполне могла
быть найдена и изъята убийцей, когда труп в течение
продолжительного времени оставался без присмотра.
Аналоги такой пули сейчас составляют ограду обелиска.
Во всех событиях, и до, и после дуэли, ощущается
обстановка заговора против неудобного для многих
поэта. Было сделано немало для нужной цепи событий:
гарантированное убийство Лермонтова под прикрытием
дуэли; проведение формального и предвзятого (одно
утаение от суда пистолетов чего стоит!) следствия
по «дуэли»; безнаказанное максимальное умолчание
обо всех свидетелях; затемнение истинных
обстоятельств дуэли и намеренная фальсификация
оружия убийства; скорый военный (а не гражданский,
более гласный и суровый) суд, — и в итоге: вынесение
щадящих приговоров всем исполнителям. Причём, всё
это совершалось в большом групповом сговоре военных,
жандармских и судейских чинов, что наводит на мысль
об исполнении всеми участниками драмы: и дуэли, и
следствия, и суда, некоей высочайшей (возможно,
изреченной только устно, намёком) воли. Служакам
этого было достаточно. А пресловутый кинжал
Мартынова, вызвавший роковую для себя острую реплику
Лермонтова, был лишь удобным предлогом для дуэльного
варианта устранения опасного для престола
вольнодумца руками его же приятелей и
проштрафившихся перед царём офицеров с последующим
тридцатилетним заметанием всех следов.
А были в судьбе Лермонтова предпосылки для
такого предположения? Безусловно, были!
Стихотворение «На смерть поэта» уже записало поэта
Лермонтова в личные враги государя-императора, как
одного из вольнодумных наследников декабристов,
грозящих палачам судом и местью. Поручик-гвардеец
Гусарского полка Лермонтов высочайшим повелением
царя был переведен в феврале 1837 года из Петербурга
на Кавказ, в Нижегородский драгунский полк, но
хлопотами бабушки был «прощён» императором и
возвращён в один из гвардейских полков (Гродненский
гусарский) уже на территории России. Однако, после
дуэли с де Барантом в 1840 году, Лермонтов был
повторно сослан на Кавказскую военную Линию в
Тенгинский пехотный полк. В составе полка отличился
в Чечне, в крупном сражении, с большими жертвами с
обеих сторон, при реке Валерик: выполнил опаснейшее
задание, проявил «отличное мужество» и был
представлен к ордену. Но, на ходатайство бабушки на
высочайшее имя, ему был предоставлен всего лишь
краткий отпуск в Петербург, а в награде отказано и
запрашиваемой опальным поэтом отставки тоже не
дадено. Поручику Лермонтову высочайшим повелением
снова предписывают в 48 часов покинуть Петербург и
ехать на Кавказский театр боевых действий к
дагестанской крепости Темир-Хан-Шурa. Обидно!
«Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна
господ…».
(стихотворение М. Ю. Лермонтова 1841 года)
Поэта настойчиво отсылали найти свою смерть в
горах воюющего Кавказа.
Ехали в карете с Алексеем Столыпиным-Монго,
которому было такое же предписание. Случилась
поломка недалеко от Пятигорска, в Георгиевске, и
здесь в судьбу Лермонтова вмешался рок: Лермонтов
уговорил (бросали монету) Столыпина, чтобы тот
согласился отвернуть от предписанного свыше
маршрута прямо в Пятигорск (под предлогом лечения),
где собралась, по дошедшим до них слухам, компания
друзей и знакомцев. В Пятигорске Лермонтов подал
рапорт о болезни, надеясь получить за время лечения
желанную отставку. Оба, таким образом, нарушили приказ
государя-императора и, как бы, совершили
дезертирство (но такое определение доказательно
оспаривается краснодарским поэтом и журналистом Ю.
Беличенко, который, по описаниям, от поэта, маршрута
следования, утверждает, что они приехали в Пятигорск
уже из Дагестана, побывав, всё-таки, в предписанном
месте). Им попустительствовал комендант Пятигорска,
выдавший им обоим, по справкам лекаря-ординатора
Барклая де Толли, разрешение на лечение минеральными
ваннами.
Лермонтов пробыл в Пятигорске последние два
месяца жизни. За это время, естественно, всё было
доложено на высочайшее имя в Петербург, и прошло
достаточно времени для получения, видимо негласного,
предписания на этот случай властям на Кавказской
Линии. Гласно — Лермонтову было разрешено
поправить здоровье, а негласно — видимо, был дан
приказ отправить задержавшегося в Пятигорске
поручика «по назначению» или, под
благовидным предлогом, избавиться от опасного для
династии вольнодумца, становившегося душой молодых
поклонников декабристов, в том числе «Кружка
шестнадцати» из дворянской элиты, и, к тому же,
подававшего молодёжи дурной пример демонстративного
игнорирования воли государя-императора. Нашлись
исполнители с грехами перед властью, те же:
комендант, лекарь, Столыпин-Монго, князь Трубецкой,
Мартынов, Васильчиков (два последних за незаконные
сделки с вином). Также могли быть использованы
амбициозные авантюристы, например, периодически
ходивший в статусе разжалованного офицера и
отличавшийся клиническим безрассудством, к тому же
обременённый карточными долгами, Руфин Дорохов. И
произошло то, что произошло.
Высочайший мотив негласного устранения
поэта-вольнодумца, при этом, для общества,
выглядевшего, как дуэль, да ещё произошедшую,
якобы, по инициативе самого убиенного, был
реализован. Все концы постарались спрятать в воду, и
тридцать лет действовал николаевский запрет что-либо
говорить о Лермонтове: что называется, лишить
сущности и уничтожить саму память о нём. Это тоже,
само по себе, одно из доказательств высочайшего
заговора. Впоследствии этот тридцатилетний запрет
породил массу противоречивых воспоминаний и
мемуаров, как участников тех событий, так и
примазавшихся к ним самолюбцев, чтобы потом
упоминаться рядом с именем Великого Поэта, что
максимально запутало обстоятельства дуэли и породило
многочисленные версии смерти Лермонтова.
Только Виссарион Белинский, ещё в 1842 году,
открыто написал: «Мы лишились в Лермонтове поэта,
который по содержанию шагнул бы дальше Пушкина»!
Несчастная Россия так и не узнала всего
потенциала одного из величайших своих гениев, а
знает теперь только 26 лет жизни, 13 лет творчества,
25 поэм, в том числе «Маскарад», написанный в 22
года, 3 романа (2 не окончены) и фейерверк
изумительных стихов, в том числе, и на французском
языке. Достаточно для венчания Михаила Юрьевича
Лермонтова на почётное звание Классика русской
литературы: и поэзии, и прозы!
Так случилось, что после пребывания в «доме под
соломенной крышей» пришлось знакомиться с
обелиском, символизирующим место дуэли, в ненастную
погоду, похожую на небесные обстоятельства дуэли.
Слёзы дождя на лице смешивались со слезами скорби и
обиды от нелепости свершившейся безвременной смерти
русского Гения. К этому же располагает и символика
мемориала, показывающая, что его авторы пытались
донести до потомков истинные причины гибели Поэта:
стела с изображением Лермонтова стоит в каре
тяжёлых, не пистолетных, а именно ружейных, пуль, а
по его углам — четыре фигуры нахохлившихся грифов,
головы которых отвёрнуты от изображённого на стеле
Лермонтова.
Надпись на памятном камне:
«МЕСТО ДУЭЛИ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА 15/27 июля 1841 года у
подножия горы Машук состоялась дуэль
М. Ю. Лермонтова с Н. С. Мартыновым,
которая привела к гибели великого русского поэта.
Памятник-обелиск работы скульптора Б. М. Микешина
сооружён в 1915 году. Ограда вокруг памятника
выполнена по проекту Л. А. Дитриха и В. В.
Козлова»
Вокруг символики памятного места было много
споров, ибо, как представляется, в его оформлении и
в надписи к нему содержатся намёки и на истинное
место дуэли, и на неблаговидную предательскую роль
в ней гласных и негласных секундантов. Смотрите и
думайте: аллегория грифов (стервятников смерти) с
развёрнутыми к спине равнодушными головами; тяжёлые
ружейные, а не пистолетные, пули в ограде; слова:
«у подножия горы Машук», вместо короткого «здесь»;
слова: «привела к гибели», как намёк на
неожиданность такого исхода дуэли.

Конспект урока по литературе на тему Тема жизни и смерти в лирике М

Тема жизни и смерти — вечная во всей литературе — является ведущей и в лирике Лермонтова и своеобразно в ней преломляется. Размышлениями о жизни и смерти проникнуты многие стихи поэта. Некоторые из них, например, «И скучно и грустно», «Любовь мертвеца», «Эпитафия» («Простосердечный сын свободы. «), «1830. Мая. 16 числа» («Боюсь не смерти я. О нет. «), «Могила бойца», «Смерть» и другие могут прозвучать в начале урока, создавая настроение размышления. Думами о конце человеческой жизни проникнуты многие страницы «Героя нашего времени», будь то гибель Бэлы, или мысли Печорина перед дуэлью, или вызов, который бросает смерти Вулич.

В информации, предваряющей чтение и анализ стихотворения «Валерик» («Я к вам пишу: случайно! право. «), необходимо сообщить, что стихотворение написано на основе наблюдений Лермонтова над боевыми делами отряда генерал-лейтенанта Галафеева во время похода в Чечню. Речка Валерик существует на самом деле и впадает в реку Сунжу, правобережный приток Терека. «С 6 по 14 июля 1840 года Лермонтов участвовал в боях и, по преданию, вел журнал военных действий отряда генерала Галафеева. Совпадение текста «Журнала военных действий» и лермонтовского стихотворения дает представление о том, как точно воспроизвел он действительную обстановку похода и, в то же время, в каком направлении шло поэтическое освоение материала его наблюдений. Из сопоставления текста стихотворения с соответствующими страницами «Журнала военных действий» видно, что совпадает в них не только фактическая основа, но и самый стиль, целые предложения «Журнала» и строки стихотворения. Лермонтов за участие в деле 11 июля 1840 года при Валерике и проявленную при этом храбрость был представлен к ордену Станислава III степени, Николай I этого представления не утвердил. Отказ был получен уже после гибели Лермонтова»[6].

В стихотворениях о жизни и смерти, относящихся к зрелой лирике Лермонтова, эта тема уже не является данью романтической традиции, а наполняется глубоким философским содержанием. Поиск лирическим «я» гармонии с миром оказываются тщетным: нельзя убежать ни от самого себя, нет душевного равновесия ни в окружении природы, ни «в шумном граде», ни в бою. Трагизм лирического героя, мечты и надежды которого обречены, нарастает, драматическое мироощущение усиливается.

В поздней лирике появляется все больше символических стихотворений, наполненных философскими обобщениями. Лирический герой раннего Лермонтова близок самому поэту, а в зрелом творчестве поэт все чаще выражает «чужое» сознание, мысли и чувства иных людей. Однако и их мироощущение полно страдания, что позволяет думать о том, что трагичность жизни — это непреложный закон бытия, предначертанный на небесах. Отсюда такая будничность и прозаичность восприятия смерти, неверие в бессмертие и человеческую память. Смерть является для него как бы продолжением жизни. Силы бессмертной души никуда не исчезают, а только засыпают навеки. Поэтому становится возможным и общение человеческих душ, даже если одна из них уже покинула тело. Без ответа остается вечный вопрос бытия. Где найти спасение души? Научиться жить в несправедливом и противоречивом мире или навсегда покинуть его?

Последняя строфа посвящена соседке. Заметно, что у солдата остались к ней чувства. С горечью вспоминая о расставании, он догадывается, что возлюбленная не будет расспрашивать о нём. Даже при таких обстоятельствах он просит рассказать девушке всю правду, зная, что её слезы ничего не будут значить.

В стихотворении раскрывается традиционная для литературы первой половины XIX века тема гибели солдата. В центре произведения лирический герой, который, предчувствуя смерть, обращается к своему земляку. Солдат знает, что жить ему осталось недолго, но не пытается цепляться за жизнь. В роковые минуты он открывает свою душу лишь близкому товарищу. К нему он обращается с несколькими просьбами.

Стихотворение написано предположительно в 1840 г., когда поэт участвовал в боевых действиях на Кавказе, примерно за год до гибели. Многие считают, что Лермонтов предчувствовал свою смерть, и в строках ощущается некая обречённость, покорность судьбе. На самом деле автобиографических черт в «Завещании» немного.

М. Ю. Лермонтов погиб не на поле боя, а на дуэли, на момент написания стихотворения его родителей уже не было в живых. Под образом соседки, возможно, скрывается Варвара Лопухина, ведь именно к ней в юности поэт испытывал самые сильные чувства. Хотя исследователи допускают, что образ героини собирательный.

В романтическом творчестве М. Ю. Лермонтова нашла место военная тема. Интересно интерпретирована она в стихотворении «Завещание», которое поэт написал, когда находился во второй ссылке на Кавказе. Изучают его в 8 классе. Предлагаем ознакомиться с кратким анализом «Завещание» по плану.

Я к вам пишу случайно, — право (Лермонтов)

Раз — это было под Гихами —
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными лесами

130 Мелькали маяки кругом,
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками.
И оживилися леса,
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось.
Чу! в арьергард орудья просят,
Вот ружья из кустов ‹вы› носят,

140 Вот тащат за́ ноги людей
И кличут громко лекарей.
А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки,
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Всё тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат.
Еще подвинулись; молчат;

150 Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало,
Потом мелькнуло шапки две,
И вновь всё спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Недолго длилося оно,
Но ‹в› этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп… Глядим: лежат рядами —
Что нужды? — здешние полки,

160 Народ испытанный… «В штыки,
Дружнее!» — раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди…
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгну́ть с коня…
«Ура!» — и смолкло. «Вон кинжалы,
В приклады!» — и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,

170 Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть
(И зной и битва утомили
Меня)… но мутная волна
Была тепла, была красна.

И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье? —

40 Не всё ль одно. Я жизнь постиг.
Судьбе, как турок иль татарин,
За всё я ровно благодарен,
У бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса Востока
Меня с ученьем их пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,

50 Всё, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью…
И нет работы голове…
Зато лежишь в густой траве
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки

60 Стоят рядком, повеся нос;
У медных пушек спит прислуга,
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне,
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,

70 Как доставалося и нам.
И вижу я неподалеку
У речки: следуя пророку,
Мирно́й татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз.
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету ноговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор

80 И их гортанный разговор.
Чу — дальний выстрел! Прожужжала
Шальная пуля… славный звук…
Вот крик — и снова всё вокруг
Затихло… Но жара уж спа́ла,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор: «Где вторая рота?»
— «Что, вьючить?» — «Что же капитан?»

90 — «Повозки выдвигайте живо!»
«Савельич!» — «Ой ли!»
— «Дай огни́во!»
Подъем ударил барабан,
Гудит музы́ка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал…
Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки

100 Там на опушке — два и боле.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет — где отважный?
Кто выдет с ним на смертный бой.
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской,
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко… Выстрел… Легкий дым…

110 «Эй, вы, станичники, за ним…»
— «Что? ранен. » — «Ничего, безделка…»
И завязалась перестрелка…

вм. 126—161
автограф [Чечня восстала вся кругом;
У нас двух тысяч под ружьем
Не набралось бы. Слава богу
Выходит из кустов обоз,
В цепи стрельба; но началось
И в арьергарде понемногу;
Вот жарче, жарче… Крик! Глядим,
Уж тащут одного, — за ним
Других… и много… ружья носят!
И кличут громко лекарей!
Уж им невмочь — подмоги просят;
«Сюда орудие — скорей
Картечи…» Тихо развернулся
Меж тем в поляне весь отряд,
Кругом зелёный лес замкнулся,
Дымится весь. Свистят, жужжат
Над нами пули. — Перед нами
Овраг, река — по берегам
Валежник, бревна здесь и там,
Но ни души — кусты ветвями
Сплелись, мы ближе подошли,
Орудий восемь навели
На дерева, в овраг без цели
Гранаты глухо загудели
И лопнули… Ответа нет.
Мы ближе… Что за притча, право!
Вот от ружья как будто свет,
Вот кто-то выбежал направо…
Мелькнул и скрылся враг лукавый.
Мы снова тронулись вперед,
Послали выстрел им прощальный,
И ружей вдруг из семисот
Осыпал нас огонь батальный,
И затрещало… По бокам,
И впереди, и здесь, и там
Валятся целыми рядами…
Как птиц нас бьют со всех сторон…
Второй и третий батальон
В штыки, дружнее, молодцами;]

398. Альм. «Утренняя заря на 1843 г.» Спб., 1843 под загл. «Валерик», без ст. 173, 200-204, с искажением ст. 39, 89, 121, 139, 140, 150, 151, 174, 205—208, 225. — — ПСС-1, т. 1, под загл. «Валерик». — — Полн. собр. соч. М.; Л., 1926 (под ред. К. Халабаева и Б. Эйхенбаума). — — Печ. по черн. автографу ГБЛ. Текст «Утренней зари» и близкая к нему копия ГБЛ (архив Ю. Ф. Самарина), также под загл. «Валерик», восходят к этому автографу, порою трудно поддающемуся прочтению. Так называемые разночтения между этими источниками — следствие неправильного прочтения текста черн. автографа. Наличие в списке Самарина 11-ти зачеркнутых в автографе ст. объясняется тем, что переписчик воспроизвел зачеркнутое, но не свидетельствует, что эта копия восходит к другому, более позднему источнику. Таким образом, нет основания для введения загл., отсутствующего в единственном автографе. Загл. малохарактерно для жанра послания. Адресатом обычно считалась В. А. Лопухина (см. о ней примеч. 289), хотя в ст-нии имеются строки, противоречащие этому: «В заботах света вам смешны Тревоги дикие войны», «На вашем молодом лице Следов заботы и печали Не отыскать». Известно, что Лопухина была далека от «светских забот», и все мемуаристы как раз находили на ее лице «следы печали». О сражении, которое описано в ст-нии, Лермонтов писал 17 июня 1840 г. А. А. Лопухину: «Завтра я еду в действующий отряд на левый фланг в Чечню брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать к тебе по пересылке» (Соч. АН, т. 6. С. 454). 12 сент. Лермонтов сообщал Лопухину: «У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте — кажется, хорошо! — вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью» (Соч. АН, т. 6. С. 456). Действующий отряд, о котором пишет Лермонтов, — это отряд генерала А. В. Галафеева, выступивший 6 июля 1840 г. из лагеря при крепости Грозной в западном направлении. 11 июля из лагеря при деревне

Валерик («Я к вам пишу случайно; право…»)
Иллюстрированное полное собрание сочинений М. Ю. Лермонтова / Редакция В. В. Каллаша — М.: Печатник, 1914. — Т. III. (РГБ)
Заставка и концовка: худ. С. В. Иванов. В тексте использованы рисунки карандашом, акварелью и картина маслом М. Ю. Лермонтова. Один из этих рисунков раскрашен кн. Г. Г. Гагариным.

Валерик»(Я к вам пишу случайно, — право…), анализ стихотворения Лермонтова

Написанное в 1840 году, стихотворение “Валерик” придет к читателю в 1843-м (оно напечатано в альманахе “Утренняя заря”), но история создания этого произведения началась несколько раньше. Это письмо-обращение к возлюбленной посвящено прекрасной Варваре Лопухиной, в которую много лет любил поэт. Ей адресована поэтическая исповедь Лермонтова.

Во время написания этого произведения он находился в Чечне, во второй кавказской ссылке. В то время подразделение генерала Галафеева, под началом которого служил Лермонтов, вело активные военные действия, в частности, участвовало в сражении на речке Валерик, которое и описано в произведении. Несмотря на то, что у поэта был уже трехлетний опыт военной службы, фактически это было одно из первых сражений, в котором он участвовал.

Михаил Юрьевич с раннего детства увлекался военной тематикой. Он был воодушевлен подвигами деда и отца. Лермонтов собирался связать свою жизнь с армией, хотел послужить родине, сделать что-то нужное и благородное. Писателя словно манил Кавказ, и те военные действия, которые набирали там обороты. После поступления в кавалерийскую школу Лермонтов в чине корнета пополнил ряды гвардейского полка. Времена были тяжелые, но это, ничуть не испугало молодого юношу, который так жаждал подвигов. В 1840 году на реке Валерик произошла битва между восставшими чеченцами и российским полком. В этой битве принимал участие и Лермонтов. Он был своенравным и неуравновешенным. Хотя другие говорили, что во время битвы он показал доблесть, честь и героизм, к чему так долго шел. Именно битва на реке стала основой для написания стихотворения.

Лермонтов пишет о войне и о любви, объединяя эти две темы в одну – он говорит о том, насколько хрупка жизнь. Но понимание этого обычно приходит к человеку только перед лицом неизбежной опасности для нее. Вот и лирический герой осознает эту простую истину, только оказавшись на войне. Именно эту мысль он пытается передать своей возлюбленной, однако мало надеется на понимание, ведь у них нет “родства душ”.

Лермонтов приступает за работу над стихом сразу после битвы. На первый взгляд стихотворение написано достаточно просто, но оно несет в своем замысле слишком сложную композицию. Стихотворение «Валерик» дает нам понять, что на Кавказе живет особый народ. У них свои обычаи и нравы. Мальчики, постепенно становясь крепкими и сильными, готовы на все лишь бы защитить свою землю от врага. Такой их образ жизни, иначе жить они не могут. Они отважные и смелы, готовые идти до конца, не зря их героизм воспевается в местных легендах. Автор отчетливо описывает подробности сражения. На фоне кровопролития находится место и любовным чувствам, терзающим главного героя. Этим стихом Лермонтов хочет донести не только любовные чувства героя, даже не приобретенный военный опыт, это выражение чувств и воспоминаний о тяжелом прожитом времени в бою.

СпасибоНе нашел ничего нового

04 Авг 2021      uristgd         440      

Поделитесь записью

Похожие записи
• 
  Сделки С Недвижимостью В 2023 Году Что Изменилось
• 
  Как Рассчитывается Выходное Пособие При Сокращении После Декретного Отпуска
• 
  Установка Счетчиков Воды Сколько По Времени
• 
  Кто наследует имущество после смерти без завещания